Как врут в МГУ

Политический посыл учебника сводится к мысли, что русские нуждались не в своей истории, а в чем-то ином, о чем им сейчас расскажут. Сопоставляя идеологемы настоящего и «проклятое прошлое», историки МГУ вместо понимания русской истории шаг за шагом формируют негативное отношение к ней.

Портрет Ивана Грозного, произведенный коллективом под водительством Л. Милова, выглядит удручающе:

«Воспитанный в духе представлений об особой миссии, возложенной самим Богом на русского правителя, о его власти — всесторонней и ничем не ограниченной, молодой правитель стал горячим приверженцем такого представления о власти. Такому развитию его взглядов содействовало то, что в 1547 г. он, в отличие от своих предшественников, великих князей, был коронован царским венцом как глава всего христианского мира, задачей которого является освобождение православных и утверждение православия. Важность задачи, возложенной на царя, по убеждению его и современников, самим Богом, была дополнительным основанием для того, чтобы требовать от подданных абсолютного повиновения». – «История России с древнейших времен до конца XVII века». – М: ЭКСМО, 2006.

Волюнтаризму Ивана, вдохновленному исключительно воспитанием, по версии учебника Л. Милова, противостояло формировавшееся в России сословное общество, которое требовало прав представительства во власти.

К сословиям, требовавшим ограничить претензии центральной власти, учебник Л. Милова относит скопом и древнейшие княжеские роды многочисленных Рюриковичей, и древних бояр, и сравнительно недавно появившихся (не ранее времени Александра Невского) детей боярских, и гостей, и крестьян, хотя, в любом случае, трудно понять, чем этика общественного (соборного) служения царю и единому для всех закону хуже таких «прогрессивных» идей, когда считалось справедливым женам «великих бояр» выплачивать в качестве штрафа за «сором» (оскорбление) 250 гривен серебра, женам «меньших бояр» — 150 гривен серебра, жене из «городских людей» назначить 3 гривны серебра, жене крестьянина — только 1 гривну серебра.

А то, что царь противился таким представлениям, видимо, и делает его тираном. Возможно, авторы учебника далеки от того, чтобы сравнивать прошлых великих бояр и нынешних генералов ФСБ, надзирающих и за ректоратом тоже. Вряд ли, ратуя за расширение прав состоятельных сословий прошлого, те же авторы имели в виду необходимость восстановлений крепостного права в интересах нынешних олигархий. Мне неизвестно об отношении историков МГУ к распаду СССР и лозунгам Б.Н. Ельцина вроде «берите суверенитета сколько хотите». И все же, определенные параллели с впечатлениями сильных мира сего о себе, с которыми историки не хотели бы спорить, напрашиваются.

Вот как, в итоге, выглядит русская история, желательная для авторов учебника «Истории России»: «Русское государство оказалось на, своего рода, историческом перекрестке. Развитие могло пойти по пути европейского типа, пути дальнейшего расширения прав сословий, возникновения в дополнение к органам сословного самоуправления на местах органов сословного представительства в общегосударственном масштабе и превращения России в сословно-представительную монархию, где власть монарха была бы серьезно ограничена сословиями. Но развитие могло пойти и по иному пути — по пути дальнейшего усиления центральной власти и полного и всестороннего подчинения формирующихся сословий власти государства и его аппарата. Историческое значение деятельности Ивана IV состояло в том, что с помощью жестоких, насильственных мер он направил развитие страны по второму пути».

Претензии к этой оценке могут быть предъявлены с разных точек зрения. Но раз уж авторы учебника стремятся выглядеть европейцами, напомним о некоторых ярких страницах европейской истории, которые они пропустили.

Например, Йохан Хойзинга сообщает о шествиях в Париже в 1412 году, продолжавшихся с мая по июль: «в них участвовали сменявшие друг друга ордена, гильдии и корпорации; все шли босиком – советники парламента, так же как беднейшие горожане». Короля в это время не было в городе, а шествия были устроены в его честь.

Тот же автор сообщает и о жестоком отношении центральной власти к представителям сословий, чуть только их поведение становилось менее верноподданным: «голова мэтра Одара де Бюсси, позволившего себе отказаться от места в парламенте, по особому повелению Людовика XI была извлечена из могилы и выставлена на рыночной площади Эдена, покрытая алым капюшоном, отороченным мехом, “selon la mode des conseillers de Parlement” [«как носил, по обычаю, советник Парламента»], голову сопровождала стихотворная эпитафия. Король сам с язвительным остроумием описывает этот случай». – Й. Хойзинга, «Осень Средневековья». – М: Айрис-пресс, 2004.

Конечно, мы не смеем настаивать на том, чтобы российские историки непременно цитировали своих европейских коллег и остались без европейских грантов. И без того в непростое время живем! Однако, мы также не испытываем сожалений по поводу того, что Иван IV поминал казненных им убийц его жен и детей в церкви, а не издевался над ними после казни.

Если уж мы встали на точку зрения прогрессивности европейского пути, и с этой позиции судим русского царя, тогда уместно вспомнить, каким был лозунг момента в Европе в 1549 году, когда молодой царь впервые выступил перед своим парламентом?

В 1532 году в Италии был опубликован труд Никколо Макиавелли «Князь», где впервые в европейской мысли понятие «stato» применяется не к имуществу правителя, а к идее полного и всестороннего подчинения сословий (как и любых других местных особенностей) некого политического образования центральной власти правителя и его аппарата.

Именно это, а вовсе не расширение прав сословий, по мнению Макиавелли, является смыслом властвования.

Получается так, что авторы учебника под редакцией Л. Милова, будь на то их воля, охотно позвали бы московского царя на 150 лет назад, в европейское прошлое, тогда как Иван IV видел перед собой европейское будущее, как его описывала новейшая европейская литература его времени.

Родившийся через год после смерти Ивана будущий кардинал-герцог Ришелье, которого французские историки почитают как государственного деятеля, открывшего Франции путь к величию, будто слепец следовал принципам политики Ивана Грозного, не расширяя, а подавляя права сословий и религиозных конфессий. В первом абзаце политического завещания Ришелье перечисляет поверженных врагов: тут и гугеноты, которые «чувствовали себя хозяевами в государстве наравне с Вашим Величеством», и вельможи, и губернаторы, «зараженные мятежным духом».

Вот интересно, как теперь французским историкам смотреть в глаза их российским коллегам? Они, что, не понимали, что политика Ришелье – пошлая азиатчина?

Наконец, в довершение европейского Средневековья, вовсе не расширение прав прежних сословий, а ликвидация сословных привилегий становится главным отличительным признаком перехода Европы к современности. А российские историки – против. Русского царя, следовавшего самым передовым для своего времени политическим идеям, предвосхитившего во многих отношениях европейскую политическую практику, они стремятся представить, в любом случае, в роли деспота.

Так врать все-таки нельзя. Неприлично.