Михаил Бударагин: Русофобия от бедра

Ненависть к России, как известно, бывает двух видов: националистическая и либеральная. С этими проявлениями как-то научились бороться. Но есть и третий вид. С ним не воюет никто. Все потрясенно снимают перед ним шапки.

Русофобия бывает разной.

Она одинаково глупа, разумеется, но принимает очень часто ограниченные во времени и пространстве формы.

Две самых распространенных и на самом деле относительно безобидных формы русофобии: либеральная и националистическая – являются меж тем и самыми известными – во многом благодаря войне с ними.

Вот, например, либералы-русофобы. Люди крайне неприятные, похоже даже, что сами себе, но, простите, их – две радиостанции, четыре твиттера, и они десять лет интересны только своей тусовке и тусовке, которая с ними воюет.

В общем, не очень интересно.

Русофобы-националисты – еще более жалкое зрелище. В качестве примера здесь можно привести некоторых (я специально подчеркну: некоторых) украинцев, которые зачем-то строят свою национальную идентичность через ненависть к «москалям». То есть к русским. Эти люди не преминут появиться где-нибудь и затянуть песнь о Бандере, об УНА-УНСО, о том, как велика и обильна незалежная Украина. Причем она не просто велика, а велика в пику грязным, неумытым, тупоумным «москалям».

При этом никакого вреда от русофобов-украинцев, конечно, нет. Они иногда даже забавные.

Оба приведенных примера – все-таки цветочки. С первым и вторым видом русофобии воюют, пишут книги, выступают по телевизору и в прессе, сражаются на всех фронтах.

Причем отпор чаще всего не равен масштабу: стоит российским СМИ и блогерам забыть о националистах-русофобах, они за три дня станут легендой вроде домовых и леших. С либералами-русофобами так, конечно, не получится, но они и так в гетто, чего уж боле.

Есть и третий вид русофобии. Крайне распространенный, самовоспроизводящийся и существующий десятилетиями. При этом с ним как раз не борется никто. И сейчас я расскажу, как он работает.

Не так давно я опубликовал в своем фейсбуке короткий провокационный пост о том, что известных модельеров Дольче и Габбану мало осудить за налоги.

Мол, что налоги, мир так называемой высокой моды развратил и изуродовал такое количество обычных людей, что нацистам даже близко не снилось. Еще я предложил немного расстрелов (провокация без расстрелов – как суп без соли), а также уточнил, что так называемый «модельный бизнес» нужно легализовать так же, как проституцию. На тех же основаниях и с теми же трудовыми характеристиками. Вообще я за честность, а чем одно от другого отличается и почему одно – это проституция, а другое – нет, – это же вопрос, который раз за разом остается без ответа.

Провокация, скажу я вам, удалась.

Отзывов было много, ожидаемых и не очень, но главное – почти сразу же в комментариях нарисовалась некая дама (мы не знакомы, и, надеюсь, никогда не представится случай – стараюсь идиотов избегать), которая с ходу выпалила тираду о том, что русские мужчины – скоты и мерзавцы, ходят в вонючих «трениках» (не знаю, что это, но даме виднее), носят носки с сандалиями (кошмар, застрелиться же) и т. д. И вот эти скоты смеют обижать Дольче и Габбану, да что ж это творится-то, куда смотрит городовой?

Если бы я не прервал этот страстный, полный боли монолог, полез бы оправдываться и доказывать, что нет, русские мужчины – не такие, могла бы получиться довольно предсказуемая дискуссия, но вести ее не имело никакого смысла.

Почему?

Потому что дама пятнадцать лет открывала так называемые модные журналы и читала там о том, что русские мужчины – скоты. Она двадцать лет смотрела телевизор, и там ей рассказывали о том, что русские мужчины – скоты. Она десять лет читала блоги о так называемой моде, о так называемых отношениях, о чем угодно – и там ей рассказывали о том, что русские мужчины – скоты.

Поводом могло стать все, что угодно. Повода могло и не быть.

Изо дня в день на протяжении десятилетий целая индустрия убеждала (и продолжает убеждать) нас в том, что русский мужчина никуда не годен, что он воняет, что он пьет, что он урод, псих, извращенец, слабоумный, кто угодно.

Представьте, какие рефлексы вырабатываются за десять-то лет.

Я не спорю с деталями, поверьте. Не исключаю, что часть русских мужчин ведут себя не очень хорошо. Часть – просто отвратительно. Как и часть французов. Как и часть американцев. Как и часть русских женщин, кстати. Или француженок. Все мы люди, есть плохие, есть хорошие, есть уже почти не люди, все очень разные.

Но индустрия говорит о другом.

Она говорит о том, что нет счастья, нет любви, нет красоты, нет Елисейских полей и... этих, как их, а... узких улочек Вероны (простите), пока сидит у своего вечного телевизора толстый, рыгающий, отвратительный русский мужик, которого нужно или терпеть, или исправить, но никогда не оставить, наконец, в покое.

Я спорю с концепцией «все русские мужчины», концепцией, десятилетиями растаптывающей и унижающей нас. Концепцией не только шовинистической, но и политической, идеологической, античеловеческой, концепцией, которая, как и любая идеологическая конструкция, возводит частное в общее и не допускает иных толкований.

Попробуйте вслух сказать, что Пол Пот, возможно, был не так уж и плох, – у вас найдется хоть три союзника. Попробуйте описать пользу немотивированных убийств мирных прохожих – и тут хоть один сумасшедший, но выскажется в вашу поддержку. А потом посмейте только что-нибудь вякнуть о том, что русский мужчина – совершенно нормален, что он, возможно, не такой, каким бы вам хотелось его видеть, но, в сущности, это не его, а ваши проблемы, а вот с русским мужчиной все хорошо, и не нужно так волноваться.

Посмейте, вы получите такие отповеди, такие помои, такую критику, что никаким поклонникам Пол Пота и не снилось.

Это – повсеместная русофобия, ежедневная, обладающая устоявшейся и разветвленной сетью агентов, своей логикой и своими адептами.

Почему же борцы с русофобией насмерть бьются только с либералами и бендеровцами, которых – по горстке? Может быть, потому что борцы с русофобией просто боятся? Ведь это бендеровцы – мирные сетевые тролли, а за Дольче и Габбану могут ведь и на куски разорвать.