Захар Прилепин: «Дед, я за тебя»

Рисунок VITALY.

Четверть века размывалось понятие Родины, всё это признавалось отсталым, дремучим, ненужным: ведь весь мир открыт и все люди - братья. 

Впрочем, если верить Голливуду - у кого-то Родина всё-таки оставалась, и для этих людей далеко не все люди были братьями, но, напротив, целые народы иной раз записывались в злодеи.

Забавно было наблюдать, как русского пьяного татуированного злодея медленно, словно бы нехотя, сменял злодей китайский, затем сербский, затем северно-корейский, затем какой-то невнятный араб (приходилось вечно гадать: откуда он? из Афгана? из Ирака? Да какая, впрочем, разница…) 

В промежутках между арабами и сербами, скорей по привычке иногда появлялись русские, или кубинцы, а потом снова русские, - потому что противник всё-таки должен быть узнаваемым. 

Короче, они вызвали духов. Духи ожили. 

Русский человек вдруг понял, что его развели. 

Да, есть большой и открытый мир, есть международное сотрудничество и прочие оффшоры, есть возможность лететь за море, чтоб полежать на пляжу, - однако, и это очевидно, никто в мире не действует вопреки своим интересам. Вопреки своему языку и своему кошельку. 

Своему, наконец, избирателю. 

Если ты хочешь что-нибудь получить у белых богатых людей - отдай им немного своей независимости. 

Многим народам пришлось делать этот выбор. 

Один мой знакомый румын, смеясь, говорит: о какой независимости может идти речь, если моя страна не вправе назначить собственную цену на хлеб? Нашу цену на хлеб назначают в Брюсселе. 

Россию долго тяготила её собственная независимость. 

Приходилось контролировать оба полюса, тихие и ледяные океаны, держать разнообразных специалистов на всех континентах планеты. 

Казалось, что надо всё это оставить - и тогда заживём. 

Специалисты вернутся домой, денежки останутся в кармане; да и космос этот - зачем он, чего мы там не видели? 

Оставили всё, что могли, отдали Байконур под пастбища, и вроде зажили… 

Но не сказать, что зажили ровно настолько хорошо, насколько оставили. 

И самое главное: как-то расхотелось себя уважать. 

Сложно себя уважать только за то, что ты можешь сразу три кредита оплачивать. 

Хочется что-нибудь такое иметь, что твоё навсегда - и, более того, является чем-то большим, чем ты сам. 

Память о победе пробудилась не в тот момент, когда наша жизнь была пуста и бесстрастна. 

Напротив, она явилась в те дни, когда русский мужик взял в руки оружие и оказался лицом к лицу со смертью - на счастье, за пределами страны. 

Пришло упрямое осознание: если мы отсутствуем везде - война вовсе не прекращается. 

О, нас почти убедили, что мы несём ответственность едва ли не за каждый выстрел, прозвучавший в прошлом веке, но вдруг выяснилось, что если мы вообще не стреляем — континенты всё равно горят, страны разваливаются, а военные базы вокруг нашей страны растут, как грибы. 

Откуда ни возьмись явилось скорбное знание, что фашизм — это не фриц из чёрно-белого советского фильма, а насущная и назойливая реальность: он ожил, он смотрит. 

Оказалось, наконец, что никто нашу собственную независимость на себе не утащит. 

Только частями и только в свой собственный дом, подальше от нашего. 

Дед, помогай! - сказал русский человек, и взвалил это крест на себя. 

Бессмертный полк - не карнавал, и не попытка быть гордым чужим стомиллионным подвигом - а явная демонстрация нынешнего нашего достоинства, нашей чести и нашего мужества: мы тоже сможем, мы готовы. 

Каждая семья несёт портрет своего деда, все его морщины, все его медали - это выглядит как личное знамя. И все эти знамёна составляют огромное знамя Родины. 

По подсчетам демографов потери в Отечественной войне составили 11 процентов населения СССР. Учитывая то, что среднестатистическая семья состоит из четырёх человек, то выходит, что почти половина семей в стране потеряла ближайших родственников. Половина! 

У нас в каждом доме — по знамени. 

Кто вправе нам отказать гордиться этим? 

День 9 мая - это не венки, и не салют, и не сто, и не двести-а-давай-ещё-по-пятьсот-грамм. 

Это день мобилизации. 

День когда совсем уже почти распавшаяся страна встала плечом к плечу, и вдруг вспомнила: 
мы - есть, мы - народ. 

Всякий, как разделяет с нами вкус и горечь, и счастье этой даты - наш брат. 

Всякий, кто предаёт и презирает её - наш враг. 

Мир разноцветен, но прост. 

Мы - со всеми своими грехами, со всей своей уставшей, покосившейся, сложной и диковатой страной, - на стороне добра. 

Дед знает, о чём речь.